Испытания болью суровы, но они помогают избавиться от лишних страхов. По сравнению с настоящей болью очень многое начинает казаться сущими пустяками. Хела превосходно помогает понять, что такое относительность. Если вы начнете огрызаться и ныть, она спросит: «Хочешь, чтобы вместо этого я сделала вот это?» — и сунет вам под нос какой-нибудь кошмарный ужас, напустить который на вас ей не составит ни малейшего труда. Боль — ее рабочий инструмент, равно как и страх. И то, и другое — отличные антидепрессанты, и в этом — один из Ее уроков. Если вы впали в тяжелую депрессию, как иногда случается со мной, можете принести это переживание — целиком и полностью — ей в дар. Упакуйте его в красивую оберточную бумагу, перевяжите ленточкой и скажите: «Вот, это все, на что я способен. Боюсь, прямо сейчас мне больше нечего дать». Она останется довольна — почему-то ей это нравится.
С другой стороны, вы обретете способность избавлять от страха и боли других людей. Вы «уже там побывали», уже прошли через то, через что проходит сейчас человек, которому вы хотите помочь, и зашли гораздо дальше, чем он, — значит, теперь вы можете помочь ему найти выход. Поэтому благодаря Хеле я могу (или она может посредством меня) выводить обратно в нормальное состояние людей, страдающих разного рода психическими расстройствами. И мне это под силу именно потому, что сама я пережила множество подобных расстройств.
Еще стоит сказать, что Хелу связывают очень необычные отношения с Фенрисом: они — брат и сестра, но больше похожи на любовников. С Йормунгандом у нее отношения более отстраненные и абстрактные, потому что в Мировом Змее слишком мало человеческого. Но с Фенрисом она связана очень тесно — и чувства, которые они питают друг к другу, проникнуты глубокой болью. Когда я об этом думаю, мне хочется плакать: у Фенриса — своя трагедия, ужасная, душераздирающая; а Хела снова и снова, постоянно, бесконечно делает то, что необходимо, чтобы его кормить. Никто, кроме нее, его не кормит. Фенрис до сих пор не сорвался с цепи от голода только благодаря Хеле и ее слугам — благодаря тому, что они делают с другими и что от них получают. И только благодаря этому мир все еще жив.
За последние два года в моей жизни произошли важные перемены. Теперь я — не та, кто выполняет порученную Хелой работу, а сама эта работа. Может показаться, что это — всего лишь тонкий лингвистический нюанс, но на деле — нет. Я больше не могу выключать и включать это по своему желанию — «вот сейчас я работаю на Хелу, а сейчас — уже нет». И перейти в это новое качество мне помогло то, что я помогаю кормить Фенриса. Я нахожу людей, которые готовы и, более того, любят и жаждут принимать физические страдания, и посвящаю эту боль Фенрису, чтобы кормить его — руками Хелы. Для подобного необходимое огромное доверие с обеих сторон и огромная отвага. Лучше всего получается с теми, кто сам способен проявить в себе Фенриса, потому что тогда я могу делать с ними то, чего не смогла бы сделать с кем-то, кто всего лишь человек.
Хела заботится о душевнобольных людях, о людях жестоких, с садистическими наклонностями, и о так называемых «трудных» детях. Подобно Шиве и Кали, которые защищают неприкасаемых, прокаженных и нищих, она покровительствует людям, не приемлемым для общества. По сути, все здесь сводится к тому, чтобы признать свое внутреннее чудовище, почувствовать к нему уважение и, в конце концов, полюбить и интегрировать его. Я точно знаю, что если бы я не служила Хеле, сейчас я была бы уже мертва или сидела в тюрьме. У меня есть кое-какие определенно чудовищные черты, и все они надежно скованы, но проблема в том, что просто сковать их — недостаточно. Нужно ежедневно давать им какую-нибудь работу и заставлять выкладываться по полной программе, а не то они попросту перегрызут цепи и будут греметь ими по ночам у вас над ухом — и хорошо еще, если только у вас.
Но оборотная сторона этого — в том, что Хела принимает вас как вы есть, целиком и полностью, в том числе и самые ваши мерзкие, ужасные, извращенные и постыдные свойства, на которые вам, быть может, и самим противно смотреть. Она — искупительница неискупимого. Парадоксально, но факт: мои внутренние демоны ужасны, но именно благодаря тому, что я заставляю их работать на Хелу, мне удается питать и поддерживать других людей — через физические проявления ее присутствия. Это не пустые слова: я это вижу; этому есть наглядные свидетельства. И, тем не менее, я остаюсь совершенно и неисправимо ужасной. И то, и другое — правда. Моя работа приносит людям ощутимую пользу, и при этом я — чудовище. Мне долго не удавалось разрешить для себя это противоречие, но в конце концов я с ним примирилась. Хела никогда в жизни не говорила мне, что я должна «излечить» своего внутреннего монстра, — задача не в этом, да это, по-видимому, и невозможно. Но она постоянно показывает мне, как сделать так, чтобы этот монстр приносил пользу. И в этом — стержень таинства Хелы: в ее присутствии самое гротескное оказывается одновременно и самым священным.
Испытания болью суровы, но они помогают избавиться от лишних страхов. По сравнению с настоящей болью очень многое начинает казаться сущими пустяками. Хела превосходно помогает понять, что такое относительность. Если вы начнете огрызаться и ныть, она спросит: «Хочешь, чтобы вместо этого я сделала вот это?» — и сунет вам под нос какой-нибудь кошмарный ужас, напустить который на вас ей не составит ни малейшего труда. Боль — ее рабочий инструмент, равно как и страх. И то, и другое — отличные антидепрессанты, и в этом — один из Ее уроков. Если вы впали в тяжелую депрессию, как иногда случается со мной, можете принести это переживание — целиком и полностью — ей в дар. Упакуйте его в красивую оберточную бумагу, перевяжите ленточкой и скажите: «Вот, это все, на что я способен. Боюсь, прямо сейчас мне больше нечего дать». Она останется довольна — почему-то ей это нравится.С другой стороны, вы обретете способность избавлять от страха и боли других людей. Вы «уже там побывали», уже прошли через то, через что проходит сейчас человек, которому вы хотите помочь, и зашли гораздо дальше, чем он, — значит, теперь вы можете помочь ему найти выход. Поэтому благодаря Хеле я могу (или она может посредством меня) выводить обратно в нормальное состояние людей, страдающих разного рода психическими расстройствами. И мне это под силу именно потому, что сама я пережила множество подобных расстройств.Еще стоит сказать, что Хелу связывают очень необычные отношения с Фенрисом: они — брат и сестра, но больше похожи на любовников. С Йормунгандом у нее отношения более отстраненные и абстрактные, потому что в Мировом Змее слишком мало человеческого. Но с Фенрисом она связана очень тесно — и чувства, которые они питают друг к другу, проникнуты глубокой болью. Когда я об этом думаю, мне хочется плакать: у Фенриса — своя трагедия, ужасная, душераздирающая; а Хела снова и снова, постоянно, бесконечно делает то, что необходимо, чтобы его кормить. Никто, кроме нее, его не кормит. Фенрис до сих пор не сорвался с цепи от голода только благодаря Хеле и ее слугам — благодаря тому, что они делают с другими и что от них получают. И только благодаря этому мир все еще жив.За последние два года в моей жизни произошли важные перемены. Теперь я — не та, кто выполняет порученную Хелой работу, а сама эта работа. Может показаться, что это — всего лишь тонкий лингвистический нюанс, но на деле — нет. Я больше не могу выключать и включать это по своему желанию — «вот сейчас я работаю на Хелу, а сейчас — уже нет». И перейти в это новое качество мне помогло то, что я помогаю кормить Фенриса. Я нахожу людей, которые готовы и, более того, любят и жаждут принимать физические страдания, и посвящаю эту боль Фенрису, чтобы кормить его — руками Хелы. Для подобного необходимое огромное доверие с обеих сторон и огромная отвага. Лучше всего получается с теми, кто сам способен проявить в себе Фенриса, потому что тогда я могу делать с ними то, чего не смогла бы сделать с кем-то, кто всего лишь человек.
Хела заботится о душевнобольных людях, о людях жестоких, с садистическими наклонностями, и о так называемых «трудных» детях. Подобно Шиве и Кали, которые защищают неприкасаемых, прокаженных и нищих, она покровительствует людям, не приемлемым для общества. По сути, все здесь сводится к тому, чтобы признать свое внутреннее чудовище, почувствовать к нему уважение и, в конце концов, полюбить и интегрировать его. Я точно знаю, что если бы я не служила Хеле, сейчас я была бы уже мертва или сидела в тюрьме. У меня есть кое-какие определенно чудовищные черты, и все они надежно скованы, но проблема в том, что просто сковать их — недостаточно. Нужно ежедневно давать им какую-нибудь работу и заставлять выкладываться по полной программе, а не то они попросту перегрызут цепи и будут греметь ими по ночам у вас над ухом — и хорошо еще, если только у вас.Но оборотная сторона этого — в том, что Хела принимает вас как вы есть, целиком и полностью, в том числе и самые ваши мерзкие, ужасные, извращенные и постыдные свойства, на которые вам, быть может, и самим противно смотреть. Она — искупительница неискупимого. Парадоксально, но факт: мои внутренние демоны ужасны, но именно благодаря тому, что я заставляю их работать на Хелу, мне удается питать и поддерживать других людей — через физические проявления ее присутствия. Это не пустые слова: я это вижу; этому есть наглядные свидетельства. И, тем не менее, я остаюсь совершенно и неисправимо ужасной. И то, и другое — правда. Моя работа приносит людям ощутимую пользу, и при этом я — чудовище. Мне долго не удавалось разрешить для себя это противоречие, но в конце концов я с ним примирилась. Хела никогда в жизни не говорила мне, что я должна «излечить» своего внутреннего монстра, — задача не в этом, да это, по-видимому, и невозможно. Но она постоянно показывает мне, как сделать так, чтобы этот монстр приносил пользу. И в этом — стержень таинства Хелы: в ее присутствии самое гротескное оказывается одновременно и самым священным.
Рука ХелыГудрунОна приходит ко мне в темноте и всегда сзади, куда бы я в этот момент ни смотрела. Внезапно за спиной раздается ее голос, и на плечо мне ложится костяная рука. И каждый раз мне кажется, что я сейчас рухну под ее тяжестью, если она нажмет хотя бы чуть сильнее. Иногда эта рука опаляет меня жаром, иногда — холодна, как лед. Иногда я просто не понимаю, чем меня обожгло — огнем или холодом.В отличие от других богов, Хела очень тихая. Ее аура затягивает, как черная дыра, — никакого сияющего ореола! Говорит Хела очень просто, безо всяких словесных выкрутасов, которые так любит ее отец, Локи. Обычно она произносит лишь несколько слов… но это именно те слова, которые сейчас необходимы, — нравится вам это или нет. И каким-то образом они всегда отдаются эхом, даже в маленьком помещении.Хела скрывается в тишине, в пыли, в трудах насекомых, особенно тех, которые поедают гниющую плоть. Она живет в стервятниках, червях и личинках. Я как-то смотрела документальный фильм о якобы «новом» применении, которое нашли личинкам насекомых: с их помощью успешно очищают гангренозные раны, потому что жидкости, которые вырабатывает их организм, стерильны и потому что они поедают только отмершие ткани, а потом превращаются в мух и улетают. Такова и Хела: она кропотливо очищает мир от мусора. Чтобы делать эту работу, не обязательно быть красивой. Она, среди прочего, обитает и в сапрофитах — микроскопических существах, медленно превращающих мертвое тело в землю.Мы привыкли воспринимать жизнь как что-то чистое, а гниение — как грязный, безобразный и хаотический процесс, но с научной точки зрения дело обстоит совершенно иначе. Жизнь — это хаос, непрерывное и почти случайное возникновение, перемешивание и перестройка разнообразных комбинаций. Боги Жизни безрассудны и расточительны: они плодят миллионы форм, чтобы выжила хотя бы горстка; но Боги Смерти никогда и ничего не расходуют впустую. Гниение — это аккуратное, точное и предсказуемое разложение того, что когда-то было живым, на составные элементы, необходимое для того, чтобы жизнь продолжалась во всем своем неуемном изобилии.Мы отворачиваемся от гниения, но разве мало среди нас таких, кто сам давно прогнил внутри? Я говорю о гниющих частях наших сердец и душ, о тварях, которые копошатся во тьме наших внутренних подвалов. Все это принадлежит Ей, и Она имеет полное право вскрыть нас и взять свое, когда сочтет уместным, как бы мы ни сопротивлялись и ни пытались это удержать. Но при этом Она аккуратна. Она совершенна. Она бьет искусно и точно, как скальпелем, — и так же больно.
Руна Хелы — Эар, Могила. Но выглядит она не как зияющая яма, а как виселица или стойка, на которой подвешивают туши для разделки. В этом и состоит работа Хелы: она разделывает нас, как мясник. Мы — мертвые туши после бойни; наша плоть станет пищей для других и поддержит в них жизнь. Когда покойника накачивают химикатами и запечатывают в герметичный жестяной ящик, чтобы уберечь от разложения, Хеле это не по нраву. Нельзя мешать мертвому телу исполнить свое предназначение — слиться воедино со стихиями. Это очень плохо, это кощунство. Говорят, что душа не может перейти с миром в иную жизнь, пока тело не разложится полностью; и как знать, какие муки претерпевает душа, когда ее останкам искусственно продлевают существование? «Отдайся огню, отдайся морским волнам, — говорит Хела, — уйди, куда пожелаешь, но все же самое лучшее — это стать одним целым с нашей прекрасной Землей». Я видела, как она держит на руках души умерших младенцев, баюкает их и поет им песни. Насколько мы знаем, своих детей у нее нет, но все Мертвые — ее дети. И потом, уж кого-кого, а детей в ее мире предостаточно — и бледных малышей, чтобы утешать и гладить их по головке, и ребят постарше, о которых тоже можно нежно заботиться. Хела кормит всех мертвых, и каких бы ужасных историй ни насочиняли о ней завистники, на самом деле никто не встает из-за ее стола голодным. Этот пресловутый стол называется «Голод» всего лишь потому, что ради утоления голода к нему и приходят мертвые. И с каждым кусочком пищи, съеденным за этим столом, они становятся все дальше и дальше от своей прожитой жизни — и все ближе и ближе к той Пустоте, в которой Хела решит, пойдут ли они дальше или останутся. Во внутреннем дворе ее чертога, Эльвиднира, есть колодец; я его видела, хотя и не посмела коснуться воды. Вода эта — чернее ночи; и когда я увидела ее, то поняла, что это и есть Гиннунгагап, Нун, первозданная Пустота. Из всех богов только Хела и Сурт не боятся бездны Гиннунгагап; и одна только Хела может погрузить в нее руку и дотянуться до другого берега, чтобы перенести туда человеческую душу и найти для нее новый дом. Это Она когда-то вложила меня в мое нынешнее тело; и Ей я буду служить до тех пор, пока это тело живет.
Гимн Хеле Элизабет Вонгвизит Глубже сухой пустыни, глубже речного ложа, Глубже наносов ила, глубже земли и гнили, Глубже могилы и бойни, глубже подвалов склепа Мир Госпожи простерся, из Девяти — величайший. Под небосклоном серым, под бездыханным солнцем, Под костяною дланью, строгой и непреклонной, У основанья Древа, глубже снегов Нифльхейма, — Вечный чертог забвенья, дом и очаг последний. В черепе и скелете, в полом шатре меж ребер, В каждом хряще и связке, в гулких палатах сердца, В каждой частице крови, в вечном деленье клеток, В каждом твоем дыханье — голос Ее бессонный: Я — твоя смерть и то, Что с тобой будет потом. Жизни этого тела Я очертила пределы. Я — твой терпеливейший друг, я — твой беспощаднейший враг. Я — владычица мертвых, и я — хранитель живых. Я — тайный твой путь домой, но я знаю, откуда ты вышел. Слава подземной богине, слава хозяйке Хельхейма! Славься, дочь могучей Ведуньи, гордость Ангрбоды! Славься, дочь Пламявласого, дочь смутьяна миров! Тюремщица Бальдра, защитница Бальдра, Подруга и спутница Мордгуд! Слава хозяйке предков; слава Стражнице Мертвых! Ты — петля и топор; слава Владычице Смерти! Слава Той, что царит под землей, Неотвратимой — слава! Ты — центр лабиринта. Славься, о Черно-Красная Хела!
Семь ликов Хелы(Астрологическая поэма)Эбби ХеласдоттирЛУНА: Я — рог лона Наль, Изливающий воды Гьялль . Вокруг сердцевины моей кружатся танцоры, Сердцевина моя — Земля. Лицо мое — лик скелета, Сокрытый в лунных тенях. Мое сердце — дыра в лабиринте. Лабиринт — мое сердце. Паук прядет паутину, Играет солнце на водах. Кружись, и кружись, и кружись.ВЕНЕРА: Я — вода, обнявшая всё, И жизнь, что течет сквозь время. Для меня Жизнь — единая капля Воды в моем океане. Ставьте парус, Плывите по мне на своих кораблях: Вы увидите, что во мне — Всё на свете. Струятся четыре потока И жизнь — в их объятьях. Теки, и теки, и теки.МЕРКУРИЙ: Мать творенья, Я сказала — и стала жизнь. Ткань — сплетение слов. Я — мыслей язык, Язык птиц. Тверда, как кристалл, — в уме, Во тьме — подвижна, как ртуть. Я — поэта душа, Рассвета любовь, Волчье племя. Пой, пой, пой заклинанья.СОЛНЦЕ: Svarte Sol er landa ljome[2], Я — свет всех миров, Тьма под золотом дисков, исторгнутых бездной. В пустоте их нутра, От центра до края — Мой образ, Пронизанный черным сиянием Хель. В бесконечность уходят звезды, В каждой звезде — бесконечность. Кружись, и кружись, и кружись.ЮПИТЕР: Деревья, и листья, и стаи огненных птиц. Протянулись руки мои Через девять миров, Сердце жизни бьется во мне, Я — в нем. От небес до пределов Хель, От пределов Хель до небес, И внутри, и вокруг. Я царю в ледяной синеве: Всё, что есть в синем холоде вечности, — я. В семени — все деревья, В вирде — всё, Всё на свете. Расти, и расти, и расти.МАРС: Только кровь. Я — кровь меча И кровь материнского лона. Все души слетятся ко мне На почерневших клювах сытых ворон. Ребра мои — кости мира, Кости — как чистый хрусталь Цвета духа. Когда распадается плоть, Остаюсь только я, Я всегда жду гостей, Хозяйка последнего дома. Мертвых мать, Мать живых. Утонуло в крови моей всё От начала вселенной. Тони, и тони, и тони.САТУРН: Корни связаны с кроной. Их связь — как восьмерка. Я укрыта на дне человеческих глаз, Я простерта в покрове небес. Уравненья, расчеты, догадки — Ничто предо мною: Для них я слишком огромна. Я — незримый порядок в смятении, Я — пробужденье души. Дракон, обвивающий кольцами древо мое, — Словно ток, пронизавший его от корней до вершины. Все цвета, все чувства, все жизни, Все мысли. Их связь — как восьмерка.
я и Хель Рейвен Кальдера (Когда-то мне довелось пройти через шаманское перерождение, ужасное и чудесное. Это первое мое стихотворение, посвященное Хель — богине, которой я принадлежу, и в нем идет речь именно о том периоде… Это, можно сказать, моя «История о том, как я нашел свою Богиню и что Она со мной сделала, когда я Ее нашел».) Смерть сидит в твоем кухонном кресле за столом, одетая тьмой. Сквозь одежду не видно, что там, внутри — кости? вопли страдающих душ? — ну и то хорошо. Она презрительно щелкает пальцами: «Нет. Я пришла не за телом твоим». Облегченно вздыхаешь. Расслабься. Должно быть, это ошибка. «Я пришла за твоей душой». Значит, все еще хуже! «Пиши, — говорит Она властно. — Бери карандаш и бумагу. Пиши обо всем, что тебя разрывает на боль и любовь, обо всем, что двояко, о том, что ты любишь и в этой любви ненавидишь. Пиши обо всем, что тебя возвращает к затверженным старым привычкам». Ты пишешь, ты плачешь, как мать сыновей, преступивших законы, и думаешь: кто же из них осужден до конца своих дней? Вот ребенок, любимая, дело всей жизни, друзья, убежденья. Куски твоей плоти. Готово. Кладешь карандаш. «Выбирай, — говорит Она. — Можешь оставить одно. Как подарок на память. Остальное должно уйти». А, так вот они где — кости мертвых и вопли страдающих душ: не в Ней, а в тебе. Может, все-таки, лучше пускай забирает тело? Ты готов умереть за всю эту боль и любовь? Который из пальцев оставить? Которому сыну души твоей страшный подарок вручить — ларец священной вины перед теми, кто умер, чтоб он, единственный, жил? Право, лучше бы вместо Нее здесь сидел Ее муж: Он бы мог понукать тебя, хмуриться, топать ногой на тебя и твердить, и нудить об одном, день за днем, год за годом, но Он бы не стал, вот так, за ворот тебя — и в ворота, неважно, готов или нет, а придется. Он — Голос, зовущий исполнить, что дóлжно, Она — непреклонная Сила, которая просто берет и ведет тебя выполнить долг. И Она не согласна терпеть и не даст колебаться в сомненьях: «Одно, — говорит Она. — Все остальное уйдет. И уйдет навсегда, без возврата. Взаправду. Никаких “отменить”, никаких “всего лишь игра”». У тебя три секунды, делай выбор и сбрасывай груз. Потому что ворота, в которые надо пройти, — не огромный портал: они узки и тесны, словно вход в Ее лоно; с тяжелым мешком на закорках туда не пролезешь, а после — не сможешь взлететь. «Ты пойми, — говорит Она тихо, и ты понимаешь: других объяснений не будет, во все остальное придется поверить, — когда-нибудь ты добредешь до неровной дороги, покрытой камнями и ямами, это будет твой истинный путь, и чтобы на нем не погибнуть, тебе остается одно: идти налегке».
Я — Хель (Песнь утешения)Михаэла Маха(На мотив народной музыки XV века «Скаразула маразула», более известной как «Бал в фа-диез миноре» в обработке Анджело Брандуарди [3].)Я — Хель, и я темнее тьмы, и я вас всех возьму, Я всех на свете соберу в моем большом дому: Жена иль муж, сестра ли, брат, старик или юнец — Передо мною все равны, и я — всему конец.Я — Хель, и я прекрасней всех, и я вас всех приму И усажу за общий стол в моем большом дому, Где ваши предки собрались, и други, и родня, И с ними — Светлый Ас; я — Хель, и я — светлее дня!О госпожа, благословен твой вечный дом и стол! Ты снова нас соединишь со всеми, кто ушел, И будем мы среди друзей на век, а не на миг, И будем петь и пировать, забыв печаль живых.
